Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
— А я тебе вина притащил.
— А я пила… Успокойся, ужасы последствий винопития на ранних сроках сильно преувеличены. Доктора вообще страшные перестраховщики. Можешь утешаться тем, что в хорошем вине много полезных витаминов. И до конца весны это моя последняя бутылка.
Вернулся Эней с пакетом вишнево-виноградного нектара и плоской, как фляжка, маленькой бутылкой коньяку. Кажется, переспрашивать, почему не вино, не стоило.
— Так у тебя был вопрос, — Эней пододвинул ей бокал сока, а себе плеснул на два пальца. Проделывать «коньячный ритуал» с согреванием бокала в руке и дегустацией аромата не стал, но и залпом не выпил.
— У тебя репутация человека, который не любит стихи.
— У них в досье и это, что ли, записано? Или наш пиротехник такое трепло?
— Нет, он тут ни при чем. Это, скорее, из досье. Только я не знаю, из какого именно, потому что это все как раз шло устно.
Эней задумчиво допил.
— Ошибаются они, твои уста. Хоть в чем-то ошибаются, я даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Я люблю стихи. Я очень люблю хорошие стихи. Но они для меня… — взяв фляжку за горлышко, Эней слегка встряхнул ее, налил себе… — сродни алкоголю. Нельзя слишком часто и помногу. Особенно действительно хорошие. Ваше здоровье… Слушай, на удивление приятный коньяк, я даже не ожидал.
— Дай посмотреть… Да, для комбини и этого класса — совсем не плохо.
— Стихи, — продолжал Эней, — это как хорошее вино. Когда я пью водку или коньяк — могу остановиться в любой момент. Я их не люблю. А вот по хорошему вину я могу далеко уплыть, причем незаметно для себя. Ёлки-палки… Про стихи я просто так брякнул в одной компании. И вот теперь сиди думай, кто там был стукачом. Или никто — а просто оно как-то само собой дальше пошло… Могло и от… моего приемного отца пойти, кстати. Он там был. Он-то знал, как оно все на самом деле, но он любил ронять такие… ложные следы.
— Ты помнишь что-нибудь из него?
— Да, — Эней начал без перехода: — Понимаете ли, Андрюша, этот крестовый поход обречен был еще до его начала… Дело вовсе не в глупости возглавлявших его господ…
Это хорошо, что он не умел читать «с выражением». Таким стихам «выражение» вредит. Оно почти всем стихам вредит, если это не драматургия… Майя дослушала и повторила беззвучно: а после парада — справедливый дележ добычи… Все очень аккуратно нанизалось на одну нить: сбивчивая исповедь в алукснинском отеле, коньяк, невозможность добру оставаться добром. Так нельзя, подумала она. Так нельзя, но это должна лечить не гейша…
— Я думаю, — сказала Майя, глядя на уровень темной жидкости, — что мы созрели для серьезного разговора.
И по тому, как изменилось дыхание человека напротив, поняла, что права. И с выводами, и с выбором момента.
— Так вот, сообщаю тебе как товарищ товарищу — ты совершенно беспомощен и беззащитен не только там, где начинаются хорошие стихи, но и там, где дело касается личных отношений, особенно с женщинами.
Пауза. Мгновенное колебание. Глоток. Кивок.
— Я старался, чтобы ты не заметила.
— Старался. И я заметила.
— Извини. Это… нечаянно получилось. Я не хотел, правда. А вообще я предпочитаю от женщин просто бегать…
Снова пауза и глоток.
— Но иногда они бегают быстрее. Или я бываю… не в форме.
— Дело даже не в этом. Андрей, я — гейша. Нас учат опознавать и восполнять эмоциональный голод. К нам в двух третях случаев именно за этим и ходят. Как только ты понял, что я вижу тебя, как есть, и не думаю тебя отталкивать — ты все силы обратил на то, чтобы не подходить ко мне близко, а я ведь была очень осторожна. Андрей, любой мало-мальски опытный человек заметит этот голод. А мало-мальски опытный и злонамеренный тебя на нем поймает. Я уж не говорю о том, что так очень неудобно жить.
— Голод можно либо утолить, — Эней налил себе сразу полбокала, опустошив фляжку. — Либо чем-то подавить. Утолить его в том смысле, о котором ты говоришь — поверь, обойдется дороже. Подавить можно, закопавшись в дела. Но поскольку ты человек более опытный и подкованный в теории, ты, наверное, видишь еще какие-то варианты…
Хорошо, меняем отмычку.
— Ты мне — помнишь? — про видения свои рассказывал. Про жену, ребенка и дом твоей мечты? -
И то, как ты от них шарахнулся. Но это не к ней. Разбираться с таким — не ее работа. Их учили. Гейша — не психотерапевт, не аналитик, это не ее дело, это самая большая ошибка, которую можно совершить. Но сказать она должна. Ей помогли.
Эней кивнул.
— Так вот, найди кого-то, кому доверяешь, и научись, нет, не довольствоваться меньшим, а понимать, что меньшее — тоже есть, что оно существует в природе и нужно лично тебе. Я не про эротику. Я про тепло. Обыкновенное человеческое тепло. Я о тебе просто заботилась. Как о друге. Как о человеке, который помог мне в трудную минуту. И посмотри, с чем ты это перепутал — и от чего кинулся запираться на все засовы. Ты сейчас как те дети за фронтиром, что ржавые консервные банки грызут, потому что железа не хватает… и мел едят. Так из них половина до десяти не доживает. И от них никто не зависит.
— У меня есть друзья, — сказал Эней, не понимая. — Они обо мне заботятся.
Чем бы его стукнуть? Гитарой — жалко гитару. Бутылкой — так голову еще больше повредишь, а куда уже…
— Андрей, я не знаю, как ты живешь. Я вижу, что эта жизнь с тобой делает. Еще раз — подумай, что и с чем ты перепутал. Не совсем сослепу перепутал — постель один из самых привычных способов обмена теплом… но все же.
— Живу я очень просто. Представь себе, я не знаю, экспедицию… монастырь… экипаж… Машины боевой… Четыре танкиста и собака, только вместо собаки у нас кот.
А вместо кого у него сестра? Да нет, он просто не разобрался еще, как много знает Майя — и не болтает лишнего. Майя не была у Габриэляна дома — но примерно представляла себе этот быт и эти отношения. С поправкой на то, что четверо — «агнцы»… со своими представлениями о правильном. Как, ну вот как ему объяснить?
— Тогда я скажу совсем прямо. Чтобы спокойно, надежно, уверенно жить так — и работать — нужно знать, чего хочется и почему. Что нужно. Что — просто мимолетное желание. Что не мимолетное — но можно и нужно отложить до безопасного момента. До безопасного момента, а не до бесконечности. Если этого не делать, то либо в какой-то момент ты сорвешься сам, либо кто-то нащупает трещину и воспользуется. Я знаю, о чем говорю. Ты не уникален. Нас создавали для того, чтобы людям было где греться.
— Ты очень убедительна, — сказал Эней. — И, пожалуй, права. Я тебе торжественно клянусь и обещаю — как только он возникнет, безопасный момент, я перестану откладывать.
— Ты так легко раскидываешься клятвами лишь потому, что думаешь — этот момент не настанет никогда.
— Он настанет после Рождества.
— Ты решил сделать себе подарок?
— Нет. Просто о безопасности можно будет говорить не раньше осеннего равноденствия и зимнего солнцестояния.
Майя поставила гитару рядом. Осеннее равноденствие и зимнее солнцестояние — даты традиционных вампирских сборищ.
— Кстати, о безопасности. — Эней написал на коробке номер, — Запомни его. Он простой.
— Мне уже дали мой «красный».
— Это не просто «красный». Это мой личный «красный». С этого адреса все идет ко мне. Если возникнут проблемы, скажем, не рабочего порядка… если я смогу, я проявлюсь в течение суток.
Майя смотрит на номер, смотрит на Энея… у него что-то связано с беременностью, свое, давнее, тяжелое связано. Но дело не только в этом.
— Что у вас случилось? — спрашивает она.
— Бывают моменты, когда женщина не должна оставаться одна, — говорит Эней, глядя в сторону, куда-то сквозь стену.
— Запомни, пожалуйста — вот такие «бывают моменты» пугают больше всего остального, взятого вместе. Что у вас случилось?
— В этот раз — ничего. А не в этот раз… Насколько подробное досье тебе дали? Саратовский эпизод там есть, что еще там есть?
— Достаточно подробное. Я знаю твое настоящее имя. Знаю, что у тебя есть сестра и что вы ее украли, знаю…
— Вот. Понимаешь, то, что мы сделали с Оксаной — за это нас убить мало. Но у нас не было другого выхода, настоящего выхода, я хочу сказать. А не было его потому, что я проворонил момент. А проворонил я потому, что думал — дистанционного наблюдения достаточно. При том, что я понимал, что это — мое слабое место и что я не могу себе позволить… — он покачал головой, — нет, не иметь слабые места, это невозможно, а не прикрывать их. В общем, она не знала, что у нее есть человек, перед которым не нужно удерживать лицо, которому можно рассказать все как есть — раньше, чем все посыплется. И нам пришлось выхватывать ее и ребенка из-под обломков, уже не имея возможности рассчитать сценарий. Я не хочу повторить ошибку.
Выход был, — думает Майя. — Было много хороших разумных вариантов. Даже я их вижу. Например, можно было вытащить женщину силами одной из групп. Вывезти в другую страну, вместе с ребенком. Найти врачей… Но тогда она считала бы, что по-прежнему — одна. А ты думал бы, что опять бросил ее одну. Ты же должен был защитить ее от всего, правильно? Так что второй раз, наверное, это обошлось бы тебе слишком дорого. Это я хорошо понимаю. У меня так было со Старковым… можно было не идти на таран, даже проще было, но если бы я не ввязалась в драку тогда, я бы не собрала себя потом, не выжила бы. Не понимала бы, зачем выживать. Так что смысл в этом есть, но рано или поздно это желание все всегда делать правильно обернется бедой…
